АЛЕКСЕЙ  АВГАНОВ

 

 У меня, сына русской женщины, очевидца и участника событий 90х… нет слов, но я все же скажу. В истории изложенной ниже, нет ни слова художественного вымысла, а тем более лжи! Клянусь своей седой бородой и мужской русско-таджикской честью! Если я вру пусть меня постигнет презрение Великих народов – русского и таджикского!!!…

     На моей многострадальной Родине, начиная с 1992 года, шла гражданская война, жить было очень тяжело. Наш большой брат Россия, была в огне перемен, все экономические связи развалились… царил беспредел, который всегда сопровождал все революции и гражданские войны.

     Я в то время жил в Душанбе, в центре города, в тихом переулке, на задворках Министерства финансов, в двухэтажном доме с фанерными потолками. Наш переулок был настоящий… тихий центр. Этому способствовало то, что переулок был глухим, без прямого проезда. Был боковой проезд, который вёл к Сельхозтехнике и городской прокуратуре, транспорта было мало, домов в проезде всего пять, максимум четыре этажа, минимум два.

      В то время, которое я хочу описать, стоял холодный, бесснежный январь. В город под командованием Сафарали Кенжаева, ягнобца, бывшего прокурора по железнодорожному транспорту, будущего спикера парламента Республики, убитого впоследствии террористом и Рустама Абдурахима, полевого командира, убитого и сожженного чуть позже оппозицией, в топке, на третьей автобазе, вошла группировка, задачей которой было: отстоять Республику от засилья исламистов. Прорвавшись в город, они заняли Дом Радио и оборонялись, ожидая подхода будущего председателя Народного фронта, отца нашей демократии, Сангака Сафарова, земля ему пухом!

    Оппозиционеры установили по центру средней аллеи улицы Ленина г. Душанбе крупнокалиберный пулемёт и постоянно простреливали всю улицу от Верховного Совета до кинотеатра «Ватан». Я жил, примерно, посередине этого участка, за Министерством сельского хозяйства. Хлеба не было несколько дней, моя мама была в Рязани, дочь с женой тоже, отец жил на Профсоюзах, в нескольких остановках троллейбуса от моего дома. Транспорт не ходил, бензина не было. Второй хлебозавод находился недалеко от моего дома, примерно в километре.

     Я решился, одел халат, подаренный мне на одном из туев, трёхцветный, красно-бело-зеленый, чабанский… Борода у меня была наполовину седая. Выйдя в переулок, увидел соседок, их было пятеро или шестеро. Кроме семьи Сангиновых и Гени Литвиновской в моём переулке в то время жили, исключительно, русские люди.

     Увидев меня в халате, тётки запричитали: Алексей на войну что ли забирают? Я ответил, что хочу за хлебом сходить, на завод. Они всполошились, я пошел по направлению к улице Ленина. Сзади услышал крик “Леша постой”! Меня догнала одна из соседок «Возьми нас с собой»! Я согласился, мы стали ждать остальных. Через несколько минут они подошли, все повязали платки, обули туфли, взяли сумки. Я шел в резиновых галошах на шерстяной носок. До улицы Ленина было метров 60. Мы прошли помойку, контору “Сельхозтехники “, приемную прокурора города и вышли к улице Ленина.

      Пулемет не смолкал, изредка в магазине попадались трассирующие пули и тогда перед нашими глазами проносились огненные шмели, которые было отчетливо видно, даже днём, а было часов 11 утра, они были ярко видны. Пулемет бил беспрерывно. Я не военный, хотя и сын военного, но понял: стреляли не прицельно, а так сказать для острастки. Судя по трассирующим пулям, высота их полёта от земли была на уровне груди взрослого, среднесортного человека, где то 120-130 см. от земли и не менялась. Перерывов у пулемёта почти не было, нагнувшись, я подобрался к дороге. В бетонном лотке обочины на спине лежал молодой парень, на груди его паспорт, на открытой странице было указанно… узбек, место рождения: Регар. Вернулся к тёткам, они сидели около большого чинара под стеной Министерства сельского хозяйства, лица не испуганные, но потемневшие. На немой вопрос, что и как я промолчал. Пулемёт затих и мы, пригнувшись, пошли к дороге. Улица Ленина состоит из двух тротуаров, двух полос движения, разделенных еще одним тротуаром и зеленой зоной по обеим сторонам от него, именуемым в простонародье “средняя аллейка”. Общая ширина улицы с проезжей частью метров 30-40. На другой, от нас, стороне улицы, центральный гастроном. Пригибаясь, мы перебежали улицу, пулемёт заработал за нашими спинами, тётки перекрестились! Перед нами возвышался оперный театр. Пройдя вдоль гастронома, мимо летнего ресторана “Памир”, самого ресторана “Памир” увидели у входа в гостиницу человека в защитной форме, он стоял за колонной, украшающей вход в гостиницу Дом колхозника, на одном колене, в левой руке автомат, который прикладом опирался на мраморный пол входа. Повязка на голове бойца была белого цвета, парень внимательно смотрел в сторону крыши, находящегося наискось через дорогу, института “Гипрострой”. Услышав шаги он обернулся к нам, не выказав никакого удивления. По внешнему виду, акценту, я понял – памирец… Прожив и проучившись в Хороге несколько лет я сразу отличал этих парней и знал наизусть этот неповторимый, непередаваемый, певучий акцент. “Царанг” – поприветствовал я! Взглянув на меня, усталыми глазами, он ответил: «Куда»? “За хлебом на завод”… Оглядев моих спутниц и ощупав меня с ног до головы, он крикнул в открытую дверь, что-то по-памирски, выслушав ответ сказал: «Идите, но на крыше, напротив, другие люди, спросите разрешения у них» – и вошел в здание гостиницы. Подойдя к крайней колонне и оглядевшись, я окликнул “На крыше?”. Появилась голова в красной повязке, с характерным кулябским акцентом, в тех краях я вырос, спросила меня “Куда?” За хлебом ответил я. Один? Нет с женщинами. Выйдите на открытое место. Мы вышли из-за колонн на дорогу между кинотеатром Дом Колхозника и диетстоловой, в которой в студенческие годы работал мой друг Гера, немец, футболист и, вообще, хороший парень. Гера! Где ты дорогой? Жив ли?

     Оглядев нас голова заставила меня снять халат, а женщин вывернуть все сумки. Национальность женщин и мой патриотический, чисто кулябский халат, успокоили, судя по всему голову и она разрешила нам идти дальше. Мы двинулись вдоль стены института, затем треста “Сантехмонтаж”, школы трудновоспитуемых детей, дома Валамат-зода и вышли на поселок “Стандартный”, где был салон “Бахт” для новобрачных и хлебный магазин. Перейдя, согнувшись в три погибели, улицу Красных Партизан вышли на прямую дорогу, которая вела к хлебозаводу, до него оставалось 200-300м. Впереди не было видно ни души и, я засомневался: работает ли завод?!

     Мы шли по тротуару, улица тихая, дома частные, машин видно не было, людей тоже, собаки молчали. С перекрёстком около хлебозавода было связанно очень много в моей прошлой жизни. Пойдешь направо, моё родное общежитие Политехнического, чуть ближе квартира, на которой я жил первый год после поступления в институт, налево: квартира, где я жил в семье бухарских евреев Мулокандовых, на квартире…. попозже, а чуть дальше на Шота Руставели 35 дом отца моей бывшей жены Наташи. Историческое для меня место, можно сказать. Но нам надо было прямо. Пройдя заводоуправление, мы подошли к хлебозаводу. У стены на корточках, сидело человек восемь памирцев, молодых, бородатых, хорошо экипированных, с автоматами. На другой стороне улицы за деревянным забором около большого, кирпичного, недостроенного дома стояла толпа, было тихо. В основном толпа состояла из женщин с детьми и стариков, молодых мужиков и парней видно не было. Мне было за 50, я был с бородой и на сколько лет выглядел, не знаю.

      Наша группа вызвала оживленное удовольствие. Старики степенно жали мне руку, прикладывая правую руку к сердцу и поглаживая бороды. Я видел, что они чувствуют и воспринимают меня, как русского и не стал никого разубеждать, ведь в этом есть 50% правды. Женщин моих, русских, окружили, обнимали, гладили и целовали, было до слёз радостно и приятно.

     Нам всё быстро и доходчиво объяснили: ждали хлеб. Народу было человек 500, если не больше. Ребята с автоматами встали и разошлись, образуя полукруг, в середине которого были мы. Ворота завода открыл один из них. Из ворот выехало 3 или 4 машины с будками, на которых было написано: ХЛЕБ!!! Машины развернулись к нам задом, водители вышли и подошли к задним дверям будок. Автоматчики подняли оружие вверх.
      Когда открыли дверцы будок машин, внутри стали видны деревянные поддоны, полные хлеба. Хлеб был горячим, запах ударил в нос. Над толпой пронесся вздох и, она двинулась к хлебу. Стало тесно и душно, несмотря на мороз. В уши ударила автоматная очередь, потом еще и еще. Один из автоматчиков залез на что-то, чтобы его было видно и на русском языке объяснил “Надо приготовить деньги, потом будет хлеб”. О деньгах я совсем забыл и, кроме того, что было в кармане тренировочных штанов: носового платка, у меня ничего не было. Деньги в обиходе были советские, других тогда еще не напечатали. Я обернулся к своим товаркам: деньги!? Они протянули мне деньги сказав, стойте здесь, а то задавят, я двинулся в кучу. Примерно лет в 45 я бросил пить и курить, познакомился с парнем, его звали Дима, несмотря на его юный возраст и разницу между нами в 20 лет, мы ладили. Он окончил Ленинградский университет, рожден был от таджика и полячки, короче брат мне по крови, он то и приобщил меня к культуризму, я стал заниматься регулярно и во время описываемых событий жал лёжа 95-100кг. Весил 91кг. Короче был в неплохой форме. В последствие отца Димы назначили Министром иностранных дел республики, я с отцом Димы лично не знаком, но уверен, что это достойнейший человек, судя по сыну. Дима привет тебе и сто лет жизни!….

    Короче, я считал себя крепким мужиком и был уверен в себе. Меня смяли и отбросили как щепку, стоял гул и стрельба. Пробиться к машинам, я не смог. Подумав, подошел к одному из автоматчиков и в момент, когда он, выпустив последний патрон в воздух, менял магазин, попросил: Помоги!?

      Ты с русскими женщинами пришел,… спросил он?! Сам откуда? Я глядя в его глаза сказал, я шурабадский! Он улыбнулся. Не ври, ты русский и подняв автомат выстрелил из подствольника, в стенку недостроенного дома. Хлопок привлёк внимание водителя ближайшей к нам машины. Показав ему наши деньги, он кивнул на меня, показав на пальцах один поддон, водитель кивнул, до меня от него было метров 12ть. Он бросал буханки, а я ловил, толпу отсёк автоматчик с деньгами. Всего я выловил 16 буханок черного, горячего хлеба. Складывать было некуда и я сложил хлеб, кучкой, на асфальт… Ко мне уже бежали три моих спутницы, волосы их растрепались, при стрельбе они петляли и приседали. Сложив хлеб в сумки, мы пошли восвояси. Сзади гудела толпа, издалека мы стали различать отдельные фразы, судя по голосам, кричали в основном дети и женщины: просили хлеба.

     На обратном пути приключений почти не было, кроме того, что мы отдали буханку хлеба памирцу с автоматом и нам с институтской крыши спустили бечевку, а я привязал на неё буханку, предварительно завернув её в кусок картона поднятого с земли, хлеб был горячий, мягкий и легко сминался бечевой.
Пулемет, как ни странно, отдыхал! Как опытные ‘разведчики’ мы перебежками преодолели огневой рубеж первый и, надеюсь, последний в моей жизни. Стали прощаться у моего дома разделив хлеб, все без исключения меня поцеловали и погладили.

     Я прожил здесь почти 30 лет, знал их в лицо, встречался почти каждый день, а за 3 часа похода за хлебом узнал их всех заново, как и они меня. После этого при любой встрече они целовали, гладили меня и, глядя мне в глаза,… плакали. О чем? Я могу только догадываться…!!!

P.S. Русские люди, мы – таджики, как любили, как уважали ВАС, так и любим, так и уважаем, до сих пор… Этому научили нас наши отцы и деды, меня этому научил мой 90 летний отец, а любить Таджикистан меня и всех нас учить не надо, это заложено в наших генах! И тот, кто не хочет понять, что нам, таджикам и русским… не жить, друг без друга…или дурак, или враг!!!